Он круто повернулся и вышел. Я, покачав головой, осмотрел игрушки, которые, как полагал Дэк, были моим «производственным оборудованием». Жирный грим — в самый раз для клоуна, вонючий резиновый клей, фальшивые волосы, с мясом выдранные из ковра в гостиной тётушки Мэгги… Силикоплоти вообще ни унции, не говоря уж об электрощётках и прочих удобных новинках нашего ремесла. Но если ты, действительно, мастер, то способен творить чудеса, обходясь лишь горелой спичкой или тем, что найдётся на любой кухне. Плюс собственный гений, разумеется. Я поправил свет и углубился в творческий поиск.
Есть разные способы делать знакомое лицо незнакомым. Простейший — отвлечь внимание. Засуньте человека в униформу, и его лица никто не заметит. Ну-ка, припомните лицо последнего встреченного вами полисмена! А смогли бы вы узнать его в штатском? То-то. Можно также привлечь внимание к отдельной детали лица. Приклейте кому угодно громадный нос, украшенный к тому же малиново-красным прыщом. Какой-нибудь невежа в восторге уставится на этот нос, а человек воспитанный — отвернётся. И никто не запомнит ничего, кроме носа.
Но этот примитив я отложил до другого раза, рассудив, что мой наниматель не хотел быть замеченным вовсе. Это уже потрудней: обращать на себя внимание куда легче. Требовалось самое распростецкое, незапоминающееся лицо, вроде истинного лица бессмертного Алека Гиннеса. Мне же с физиономией не повезло: слишком уж она аристократически-утончённа, слишком красива — худшее из неудобств для характерного актёра. Как говаривал отец: Ларри, ты чертовски «слишком привлекателен». Если вместо того, чтобы учиться ремеслу, будешь валять дурака, то пробегаешь лет пятнадцать в мальчиках, воображая, что ты — актёр, а остаток жизни проторчишь в фойе, торгуя леденцами. «Дурак» и «красавчик» — два самых оскорбительных амплуа в шоу-бизнесе, и оба тебе под стать. Возьмись за ум, Ларри!
Потом он доставал ремень и начинал облегчать мне упомянутую выше процедуру. Отец был психологом-практиком и свято верил, что регулярный массаж gluiteli maximi посредством ремня — весьма способствует оттоку лишней крови от детского мозга. Теория, возможно, хлипковата, но результаты налицо: когда мне стукнуло пятнадцать, я делал стойку на голове на туго натянутом канате, декламировал страницу за страницей из Шекспира и Шоу, а из прикуривания сигареты мог устроить целый спектакль…
Я всё ещё размышлял, когда Бродбент заглянул в ванную.
— Да господи ты боже!.. — завопил он. — Вы и не начинали?!
Я холодно глянул на него.
— Я так понял — вам нужна работа. А сможет, к примеру, повар, будь он хоть cordon bleu, приготовить какой-нибудь новый соус, сидя на лошади, скачущей галопом?
— К дьяволу всех лошадей! — Он постучал пальцем по часам. — У вас ещё шесть минут. Если уложитесь, мы, похоже, действительно имеем шанс.
Ещё бы. Конечно, времени бы побольше, но в искусстве трансформации я превзошёл даже папашу. Его коронный номер «Убийство Хьюи Лонга», — пятнадцать лиц за семь минут, я однажды сыграл на девять секунд быстрее!
— Стойте, где стоите, — бросил я. — Момент.
И я стал Бенни Греем — ловким, неприметным человечком, убивающим направо и налево в «Доме без дверей». Два лёгких мазка от крыльев носа к уголкам рта — для придания щекам безвольности, мешки под глазами и «землистый» № 5 поверх всего. На всё — около двадцати секунд — я мог бы наложить этот грим во сне. «Дом» выдержал девяносто два представления, прежде чем его экранизировали.
Я повернулся к Бродбенту. Тот ахнул:
— Господи! Прямо не верится…
Продолжая быть Бенни Греем, я даже не улыбнулся. Он и вообразить себе не мог, что вполне можно обойтись без грима! С гримом, конечно, проще, но мне он нужен был исключительно для Бродбента. Он, в простоте душевной, полагал, что всё дело в краске да пудре.
А Бродбент всё ещё глазел на меня.
— Слу-ушайте, — умерив голос, протянул он, — а нельзя ли со мной проделать похожую шутку? Только быстро.
Я уже собрался ответить «нет», но тут понял, что это — своего рода вызов моему мастерству. Ужасно захотелось сказать: попади он в руки отцу, через пять минут мог бы смело отправляться торговать на улице конфетами. Однако я придумал нечто получше.
— Вы просто хотите, чтоб вас не узнали?
— Да-да! Можно меня наштукатурить как следует, налепить фальшивый нос, или ещё там чего?..
Я покачал головой:
— Как бы я вас ни «штукатурил», всё равно будете не лучше мальчишки на маскараде. Играть-то вы не умеете, и учиться поздновато. Ваше лицо трогать не будем.
— Всё же… Если приделать мне этакий рубильник…
— Послушайте, «этакий рубильник» только привлечёт к вам внимание, будьте уверены! Как вам понравится, если кто-нибудь из знакомых увидев вас, скажет: «А здорово этот верзила похож на Дэка Бродбента! Прямо вылитый, разве что нос другой!»?
— А? Меня такое устроит. То есть, пока он уверен, что это не я. Я-то сейчас должен быть… В общем, на Земле меня нет.
— Он будет абсолютно уверен, что это не вы. Походка — вот ваша основная беда. Мы её поменяем, и это будете вовсе не вы, а любой другой высокий, плечистый парень, немного смахивающий на Дэка Бродбента.
— О'кей. Как я должен ходить?
— Нет, вы этому не научитесь. Мы заставим вас ходить, как надо.
— Это как?
— Насыплем, хотя бы, мелких камешков в носки башмаков. Это вынудит вас опираться больше на пятки и ходить прямее. Таким образом вы избавитесь от скрюченности и кошачьих повадок космача. М-мм… А плечи стянем сзади лентой, чтобы вы их не забывали малость развести в стороны. О! За глаза хватит!