— Пенни! А если я попробую — ты мне поможешь?
— Да! Конечно, шеф, я помогу!
— Тогда я попробую.
Неловко как-то прозвучало….
Я написал всё это ещё двадцать пять лет назад — слишком уж ошеломлён был тем, что произошло. Изложил всё, как было, и свою персону возвеличить ничуть не старался: писал лишь для себя, да ещё — доктора Чапека. Чудно сейчас, через четверть века, читать эти сентиментальные, немного наивные строки — я был тогда почти юношей. Отлично помню этого молодого человека, хотя с трудом могу представить, что он — и есть я. Жена моя, Пенелопа, заявляет, что помнит его гораздо лучше — ведь больше она никогда никого не любила… Время своё берёт.
Я обнаружил, что прежнюю жизнь Бонфорта помню лучше своей собственной — то есть, того юного бедолаги, Лоуренса Смита, или Великого Лоренцо, как он любил себя рекомендовать. Может, я не в своём уме? Шизофрения, или ещё что-нибудь? Даже если так!.. Чтобы сыграть подобную роль, а затем подарить Бонфорту вторую жизнь — просто необходимо было, в некотором роде, сойти с ума и подавить в себе жалкого актёра…
В общем, безумие, или ещё что — однако я точно знаю, что был им когда-то, пока он ещё существовал. Как актёр, он не смог добиться особенного успеха — думаю, иногда его охватывало самое настоящее безумие. Да и умер он весьма нелепо: я храню пожелтевшую от времени вырезку, в которой говорится, будто он «найден мёртвым» в номере одного из отелей Джерси-Сити: чрезмерная доза снотворного. Возможно, несчастный юноша пошёл на это от отчаяния — его агент заявил, что предложений для него не поступало уже несколько месяцев. На мой взгляд, всё же не следовало писать, будто он остался без работы. Если это и не клевета, то во всяком случае — жестокость! Датировка статьи, между прочим, доказывает, что ни в Новой Батавии, ни где-нибудь ещё во время избирательной кампании пятнадцатого года он быть не мог.
Наверное, лучше просто сжечь эту бумажонку.
Из тех, кто знал правду, в живых сегодня — лишь Дэк, да Пенелопа. Да ещё, пожалуй, те — убийцы Бонфорта.
Премьер-министром я побывал уже трижды, и нынешний срок, похоже, последний. В первый раз я слетел, когда мы всё-таки ввели народы Венеры, Марса и спутников Юпитера в Великую Ассамблею. Они и по сей день имеют там представителей, а меня избрали снова. Люди не выносят реформ в больших дозах, иногда им нужна передышка, однако реформы остаются! Хотя перемен люди не желают, вовсе не желают… Да и ксенофобия пока даёт о себе знать. Но все же мы идём вперёд — куда деваться, раз уж хотим достичь звёзд?
Снова и снова спрашиваю себя: «А что сделал бы Бонфорт?..» Не уверен, что всегда верно отвечаю на свой вопрос, хоть и являюсь крупнейшим в мире специалистом по Бонфорту, но, исполняя его роль, всегда стараюсь держаться на должном уровне. Много лет назад кто-то — кажется, Вольтер — сказал: «Если бы Сатане довелось занять место Бога, он счёл бы необходимым перенять и атрибуты божественности».
А об утраченной профессии я никогда не жалел. Вообще-то я с ней и не расставался, тут Виллем был прав. Вдохновение не нуждается в аплодисментах, если пьеса стоящая, и я стараюсь по мере сил создать идеальное творение. Может быть, не совсем идеальным оно получается, однако отец мой наверняка сказал бы, что «спектакль — на уровне». Нет, я не жалею ни о чём, хотя и был не в пример счастливее прежде — по крайней мере, мне гораздо крепче спалось. Зато — какое громадное удовлетворение приносит добрая работа на благо миллиардов людей!
Возможно, их судьбы и не имеют высокого, вселенского смысла, однако все они наделены чувствами.
Они способны страдать.
…довериться Омару-Палаточнику… — y этого выражения довольно длинная и запутанная история, о которой, как правило, представления не имеют сегодняшние американцы, именуя таким образом портного, шьющего безобразную и бесформенную одежду или — хотя и реже — продавца, который сумел вам подобную одежду всучить. Омаром-Палаточником современники называли Омара Хайяма Гиясаддина (oк. 1048 — после 1122 г. от Р. Х.). персидского и таджикского поэта, философа и математика. Как поэт он является автором более четырёх сотен рубаи, во многих из которых звучит тема винопития (правда, для правоверного мусульманина Хайяма это был символ, а не бытовой алкоголизм). Однако в начале нашего века в США возникло немало клубов поклонников Хайяма, которые как раз вполне реально, а не символически предавались потреблению алкоголя, пребывая в уверенности, что тем самым они наилучшим образом воздают дань уважения поэту. Вот от этих-то клубов и пошло американское выражение: такой костюм можно было сшить, купить или продать разве что спьяну.
Бард — само собой, Лоренцо подразумевает Уильяма Шекспира — в англоязычной традиции он один удостоился титула Барда с большой буквы. Что же до самой сентенции, то похожие высказывания можно отыскать в нескольких шекспировских пьесах, причём ни одно из них Хайнлайн не цитирует дословно, и‚ потому сказать, какое именно перефразировал Лоренцо-Хайнлайн невозможно.
Марди Гра — в переводе о французского означает «жирный вторник» (впрочем, словечко «gras» можно переводить и как «непристойный» или «скоромный»). Это последний день масленицы, последний перед Великим Постом. Вся масленичная неделя в Новом Орлеане является праздничной, а в последний день устраивается карнавал (отсюда и оттенок непристойности в названии) — традиция, восходящая к тем временам, когда штат Луизиана, крупнейшим городом которого является Новый Орлеан, был ещё французской колонией, названной в честь Людовика XIII, Короля-Солнце. Продажа Луизианы США состоялась в 1803 году.